没有主人公的叙事诗

|  Анна Андреевна Ахматова | |  Поэма без героя  -------    Анна Ахматова    Поэма без героя    Триптих    (1940—1965)    Deus conservat omnia [1 - Бог хранит все (лат.).].  Девиз на гербе Фонтанного Дома    ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ      Иных уж нет, а те далече…  Пушкин    Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).    Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.    Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.    В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.    Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.    Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.    8 апреля 1943, Ташкент    До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.    Я воздержусь от этого.    Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.    Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.    «Еже писахъ – писахъ».    Ноябрь 1944, Ленинград    ПОСВЯЩЕНИЕ  //-- 27 декабря 1940 --//     Bс. К.      …      …а так как мне бумаги не хватило,      Я на твоем пишу черновике.      И вот чужое слово проступает      И, как тогда снежинка на руке,      Доверчиво и без упрека тает.      И темные ресницы Антиноя [2 - Антиной – античный красавец. (Прим. ред.)]      Вдруг поднялись – и там зеленый дым,      И ветерком повеяло родным…      Не море ли?      Нет, это только хвоя      Могильная, и в накипаньи пен      Все ближе, ближе…      Marche funebre [3 - Траурный марш (фр.) – примечание А. Ахматовой.]…      Шопен…  Ночь, Фонтанный Дом    ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ    О. С.      Ты ли, Путаница-Психея [4 - Путаница-Психея – героиня одноименной пьесы Юрия Беляева. (Прим. ред.)],      Черно-белым веером вея,      Наклоняешься надо мной,      Хочешь мне сказать по секрету,      Что уже миновала Лету      И иною дышишь весной.      Не диктуй мне, сама я слышу:      Теплый ливень уперся в крышу,      Шепоточек слышу в плюще.      Кто-то маленький жить собрался,      Зеленел, пушился, старался      Завтра в новом блеснуть плаще.      Сплю – она одна надо мною.      Ту, что люди зовут весною,      Одиночеством я зову.      Сплю – мне снится молодость наша,      Та, его миновавшая чаша;      Я ее тебе наяву,      Если хочешь, отдам на память,      Словно в глине чистое пламя      Иль подснежник в могильном рву.  25 мая 1945, Фонтанный Дом    ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ    (Le jour des rois) [5 - Канун Крещенья: 5 января. (Прим. ред.)]      Раз в Крещенский вечерок…  Жуковский      Полно мне леденеть от страха,      Лучше кликну Чакону Баха,      А за ней войдет человек…      Он не станет мне милым мужем,      Но мы с ним такое заслужим,      Что смутится Двадцатый Век.      Я его приняла случайно      За того, кто дарован тайной,      С кем горчайшее суждено,      Он ко мне во дворец Фонтанный      Опоздает ночью туманной      Новогоднее пить вино.      И запомнит Крещенский вечер,      Клен в окне, венчальные свечи      И поэмы смертный полет…      Но не первую ветвь сирени,      Не кольцо, не сладость молений –      Он погибель мне принесет.  5 января 1956    ВСТУПЛЕНИЕ      ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,      КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.      КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА      С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,      КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ      И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.  25 августа 1941, Осажденный Ленинград    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ    ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД    Петербургская повесть      Di rider finirai      Pria dell' aurora.  Don Giovanni [6 - Смеяться перестанешь раньше, чем наступит заря. Дон Жуан. – примечание А. Ахматовой.]    ГЛАВА ПЕРВАЯ      Новогодний праздник длится пышно,      Влажны стебли новогодних роз.  1914      С Татьяной нам не ворожить…  Пушкин    Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление – «Гость из будущего». Маскарад. Поэт. Призрак.      Я зажгла заветные свечи,      Чтобы этот светился вечер,      И с тобой, ко мне не пришедшим,      Сорок первый встречаю год.      Но…      Господняя сила с нами!      В хрустале утонуло пламя,      «И вино, как отрава, жжет» [7 - Отчего мои пальцы словно в крови\И вино, как отрава жжет?\«Новогодняя баллада», 1923 – примечание А. Ахматовой].      Это всплески жесткой беседы,      Когда все воскресают бреды,      А часы все еще не бьют…      Нету меры моей тревоге,      Я сама, как тень на пороге,      Стерегу последний уют.      И я слышу звонок протяжный,      И я чувствую холод влажный,      Каменею, стыну, горю…      И как будто припомнив что-то,      Повернувшись вполоборота,      Тихим голосом говорю:      «Вы ошиблись: Венеция дожей —      Это рядом… Но маски в прихожей      И плащи, и жезлы, и венцы      Вам сегодня придется оставить.      Вас я вздумала нынче прославить,      Новогодние сорванцы!»      Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,      Дапертутто [8 - Дапертутто – псевдоним Всеволода Мейерхольда. (Прим. ред.)], Иоканааном [9 - Иоканаан – святой Иоанн Креститель. (Прим. ред.)],      Самый скромный – северным      Гланом,      Иль убийцею Дорианом,      И все шепчут своим дианам      Твердо выученный урок.      А для них расступились стены,      Вспыхнул свет, завыли сирены      И, как купол, вспух потолок.      Я не то что боюсь огласки…      Что мне Гамлетовы подвязки,      Что мне вихрь Саломеиной пляски,      Что мне поступь Железной маски,      Я еще пожелезней тех…      И чья очередь испугаться,      Отшатнуться, отпрянуть, сдаться      И замаливать давний грех?      Ясно все:      Не ко мне, так к кому [10 - Три «к» выражают замешательство автора. – примечание А. Ахматовой.] же?      Не для них здесь готовился ужин,      И не им со мной по пути.      Хвост запрятал под фалды фрака…      Как он хром и изящен…      Однако      Я надеюсь. Владыку Мрака      Вы не смели сюда ввести?      Маска это, череп, лицо ли –      Выражение злобной боли,      Что лишь Гойя смел передать.      Общий баловень и насмешник,      Перед ним самый смрадный грешник —      Воплощенная благодать…      Веселиться – так веселиться,      Только как же могло случиться,      Что одна я из них жива?      Завтра утро меня разбудит,      И никто меня не осудит,      И в лицо мне смеяться будет      Заоконная синева.      Но мне страшно: войду сама я,      Кружевную шаль не снимая,      Улыбнусь всем и замолчу.      С той, какою была когда-то      В ожерелье черных агатов      До долины Иосафата [11 - Долина Иосафата – предполагаемое место Страшного Суда. (Прим. ред.)]      Снова встретиться не хочу…      Не последние ль близки сроки?…      Я забыла ваши уроки,      Краснобаи и лжепророки! —      Но меня не забыли вы.      Как в прошедшем грядущее зреет,      Так в грядущем прошлое тлеет —      Страшный праздник мертвой листвы.      Б Звук шагов, тех, которых нету,      Е По сияющему паркету      Л И сигары синий дымок.      Ы И во всех зеркалах отразился      Й Человек, что не появился      И проникнуть в тот зал не мог.      З Он не лучше других и не хуже,      Но не веет летейской стужей,      А И в руке его теплота.      Гость из Будущего! – Неужели      Он придет ко мне в самом деле,      Л Повернув налево с моста?      С детства ряженых я боялась,      Мне всегда почему-то казалось,      Что какая-то лишняя тень      Среди них «без лица и названья»      Затесалась…      Откроем собранье      В новогодний торжественный день!      Ту полночную Гофманиану      Разглашать я по свету не стану      И других бы просила…      Постой,      Ты как будто не значишься в списках,      В калиострах, магах, лизисках [12 - Лизиска – псевдоним императрицы Мессалины в римских притонах. (Прим. ред.)], —      Полосатой наряжен верстой, —      Размалеван пестро и грубо —      Ты… ровесник Мамврийского дуба [13 - Мамврийский дуб – см. Книгу Бытия. (Прим. ред.)],      Вековой собеседник луны.      Не обманут притворные стоны,      Ты железные пишешь законы,      Хаммураби, ликурги, солоны [14 - Хаммураби, Ликург, Солон – законодатели. (Прим. ред.)]      У тебя поучиться должны.      Существо это странного нрава.      Он не ждет, чтоб подагра и слава      Впопыхах усадили его      В юбилейные пышные кресла,      А несет по цветущему вереску,      По пустыням свое торжество.      И ни в чем не повинен: ни в этом,      Ни в другом и ни в третьем…      Поэтам      Вообще не пристали грехи.      Проплясать пред Ковчегом Завета [15 - Ковчег Завета – см. Библию. (Прим. ред.)]      Или сгинуть!…      Да что там! Про это      Лучше их рассказали стихи.      Крик петуший нам только снится,      За окошком Нева дымится,      Ночь бездонна и длится, длится –      Петербургская чертовня…      В черном небе звезды не видно,      Гибель где-то здесь, очевидно,      Но беспечна, пряна, бесстыдна      Маскарадная болтовня…      Крик:      «Героя на авансцену!»      Не волнуйтесь: дылде на смену      Непременно выйдет сейчас      И споет о священной мести…      Что ж вы все убегаете вместе,      Словно каждый нашел по невесте,      Оставляя с глазу на глаз      Меня в сумраке с черной рамой,      Из которой глядит тот самый,      Ставший наигорчайшей драмой      И еще не оплаканный час?      Это все наплывает не сразу.      Как одну музыкальную фразу,      Слышу шепот: «Прощай! Пора!      Я оставлю тебя живою.      Но ты будешь моей вдовою.      Ты – Голубка, солнце, сестра!»      На площадке две слитые тени…      После – лестницы плоской ступени,      Вопль: «Не надо!» – и в отдаленье      Чистый голос:      «Я к смерти готов».    Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал [16 - Зал – Белый зеркальный зал в Фонтанном Доме (работы Кваренги) через площадку от квартиры автора. (Прим. ред.)] снова делается комнатой автора. Слова из мрака:      Смерти нет – это всем известно,      Повторять это стало пресно,      А что есть – пусть расскажут мне.      Кто стучится?      Ведь всех впустили.      Это гость зазеркальный? Или      То, что вдруг мелькнуло в окне…      Шутки ль месяца молодого,      Или вправду там кто-то снова      Между печкой и шкафом стоит?      Бледен лоб и глаза открыты…      Значит, хрупки могильные плиты,      Значит, мягче воска гранит…      Вздор, вздор, вздор! – От такого вздора      Я седою сделаюсь скоро      Или стану совсем другой.      Что ты манишь меня рукою?!      За одну минуту покоя      Я посмертный отдам покой.    ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ    Интермедия    Где-то вокруг этого места («…но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня…») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:      «Уверяю, это не ново…      Вы дитя, синьор Казанова…»      «На Исакьевской ровно в шесть…»      «Как-нибудь побредем по мраку,      Мы отсюда еще в «Собаку» [17 - «Собака» – «Бродячая собака», артистическое кабаре десятых годов. (Прим. ред.)]…      «Вы отсюда куда?» —      «Бог весть!»      Санчо Пансы и Дон-Кихоты      И, увы, содомские Лоты [18 - Содомские Лоты – (см. Бытие, гл. ). (Прим. ред.)]      Смертоносный пробуют сок,      Афродиты возникли из пены,      Шевельнулись в стекле Елены,      И безумья близится срок.      И опять из Фонтанного Грота [19 - Фонтанный грот – построен в 1757 г. Аргуновым в саду Шереметевского дворца; был разрушен в начале десятых годов. (Прим. ред.)],      Где любовная стонет дремота,      Через призрачные ворота      И мохнатый и рыжий кто-то      Козлоногую приволок.      Всех наряднее и всех выше,      Хоть не видит она и не слышит —      Не клянет, не молит, не дышит,      Голова Madame de Lamballe,      А смиренница и красотка,      Ты, что козью пляшешь чечетку,      Снова гулишь томно и кротко:      «Que me veut mon Prince      Carnaval?» [20 - Чего хочет от меня мой принц Карнавал? (фр.) – примечание А. Ахматовой.]    И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется. Она же (а может быть – ее тень):      Как копытца, топочут сапожки,      Как бубенчик, звенят сережки,      В бледных локонах злые рожки,      Окаянной пляской пьяна, —      Словно с вазы чернофигурной      Прибежала к волне лазурной      Так парадно обнажена.      А за ней в шинели и в каске      Ты, вошедший сюда без маски,      Ты, Иванушка древней сказки,      Что тебя сегодня томит?      Сколько горечи в каждом слове,      Сколько мрака в твоей любови,      И зачем эта струйка крови      Бередит лепесток ланит?    ГЛАВА ВТОРАЯ      Иль того ты видишь у своих колен,      Кто для белой смерти твой покинул плен?  1913    Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина. другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает:      Распахнулась атласная шубка!      Не сердись на меня, Голубка,      Что коснусь я этого кубка:      Не тебя, а себя казню.      Все равно подходит расплата —      Видишь там, за вьюгой крупчатой,      Мейерхольдовы арапчата      Затевают опять возню.      А вокруг старый город Питер,      Что народу бока повытер      (Как тогда народ говорил), —      В гривах, в сбруях, в мучных обозах,      В размалеванных чайных розах      И под тучей вороньих крыл.      Но летит, улыбаясь мнимо,      Над Мариинскою сценой prima,      Ты – наш лебедь непостижимый, —      И острит опоздавший сноб.      Звук оркестра, как с того света      (Тень чего-то мелькнула где-то),      Не предчувствием ли рассвета      По рядам пробежал озноб?      И опять тот голос знакомый,      Будто эхо горного грома, —      Ужас, смерть, прощенье, любовь…      Ни на что на земле не похожий,      Он несется, как вестник Божий,      Настигая нас вновь и вновь.      Сучья в иссиня-белом снеге…      Коридор Петровских Коллегий [21 - Коридор Петровских Коллегий – коридор Петербургского университета. (Прим. ред.)]      Бесконечен, гулок и прям      (Что угодно может случиться,      Но он будет упрямо сниться      Тем, кто нынче проходит там).      До смешного близка развязка;      Из-за ширм Петрушкина маска [22 - Петрушкина маска – «Петрушка», балет Стравинского. (Прим. ред.)], [23 - Вариант: Чрез Неву за пятак на салазках. – примечание А. Ахматовой.]      Вкруг костров кучерская пляска,      Над дворцом черно-желтый стяг…      Все уже на местах, кто надо;      Пятым актом из Летнего сада      Пахнет… Признак цусимского ада      Тут же. – Пьяный поет моряк…      Как парадно звенят полозья      И волочится полость козья…      Мимо, тени! – Он там один.      На стене его твердый профиль.      Гавриил или Мефистофель      Твой, красавица, паладин?      Демон сам с улыбкой Тамары,      Но такие таятся чары      В этом страшном дымном лице —      Плоть, почти что ставшая духом,      И античный локон над ухом —      Всё таинственно в пришлеце.      Это он в переполненном зале      Слал ту черную розу в бокале      Или все это было сном?      С мертвым сердцем и мертвым взором      Он ли встретился с Командором,      В тот пробравшись проклятый дом?      И его поведано словом,      Как вы были в пространстве новом,      Как вне времени были вы, —      И в каких хрусталях полярных,      И в каких сияньях янтарных      Там, у устья Леты – Невы.      Ты сбежала сюда с портрета,      И пустая рама до света      На стене тебя будет ждать.      Так плясать тебе – без партнера!      Я же роль рокового хора      На себя согласна принять.      На щеках твоих алые пятна;      Шла бы ты в полотно обратно;      Ведь сегодня такая ночь,      Когда нужно платить по счету…      А дурманящую дремоту      Мне трудней, чем смерть, превозмочь.      Ты в Россию пришла ниоткуда,      О мое белокурое чудо,      Коломбина десятых годов!      Что глядишь ты так смутно и зорко,      Петербургская кукла, актерка,      Ты – один из моих двойников.      К прочим титулам надо и этот      Приписать. О подруга поэтов,      Я наследница славы твоей,      Здесь под музыку дивного мэтра —      Ленинградского дикого ветра      И в тени заповедного кедра      Вижу танец придворных костей…      Оплывают венчальные свечи,      Под фатой «поцелуйные плечи»,      Храм гремит: «Голубица, гряди!» [24 - «Голубица, гряди!» – церковное песнопение; пели, когда невеста вступала на ковер в храме. (Прим. ред.)]      Горы пармских фиалок в апреле —      И свиданье в Мальтийской капелле [25 - Мальтийская капелла – построена по проекту Кваренги в 1798—1800 гг. во внутреннем дворе Воронцовского дворца, в котором потом помещался Пажеский корпус. (Прим. ред.)],      Как проклятье в твоей груди.      Золотого ль века виденье      Или черное преступленье      В грозном хаосе давних дней?      Мне ответь хоть теперь: неужели      Ты когда-то жила в самом деле      И топтала торцы площадей      Ослепительной ножкой своей?…      Дом пестрей комедьянтской фуры,      Облупившиеся амуры      Охраняют Венерин алтарь.      Певчих птиц не сажала в клетку,      Спальню ты убрала как беседку,      Деревенскую девку-соседку      Не узнает веселый скобарь [26 - Скобарь – обидное прозвище псковичей. (Прим. ред.)].      В стенах лесенки скрыты витые,      А на стенах лазурных святые —      Полукрадено это добро…      Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,      Ты друзей принимала в постели,      И томился драгунский Пьеро, —      Всех влюбленных в тебя суеверней      Тот, с улыбкой жертвы вечерней,      Ты ему как стали – магнит.      Побледнев, он глядит сквозь слезы,      Как тебе протянули розы      И как враг его знаменит.      Твоего я не видела мужа,      Я, к стеклу приникавшая стужа…      Вот он, бой крепостных часов…      Ты не бойся – дома не мечу, —      Выходи ко мне смело навстречу —      Гороскоп твой давно готов…    ГЛАВА ТРЕТЬЯ      Ведь под аркой на Галерной…  А. Ахматова      В Петербурге мы сойдемся снова,      Словно солнце мы похоронили в нем.  О. Мандельштам      То был последний год…  М. Лозинский    Петербург 1913 года. Лирическое отступление: последнее воспоминание о Царском Селе. Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:      Были святки кострами согреты,      И валились с мостов кареты,      И весь траурный город плыл      По неведомому назначенью,      По Неве иль против теченья, —      Только прочь от своих могил.      На Галерной чернела арка,      В Летнем тонко пела флюгарка,      И серебряный месяц ярко      Над серебряным веком стыл.      Оттого, что по всем дорогам,      Оттого, что ко всем порогам      Приближалась медленно тень,      Ветер рвал со стены афиши,      Дым плясал вприсядку на крыше      И кладбищем пахла сирень.      И царицей Авдотьей заклятый,      Достоевский и бесноватый,      Город в свой уходил туман.      И выглядывал вновь из мрака      Старый питерщик и гуляка,      Как пред казнью бил барабан…      И всегда в духоте морозной,      Предвоенной, блудной и грозной,      Жил какой-то будущий гул…      Но тогда он был слышен глуше,      Он почти не тревожил души      И в сугробах невских тонул.      Словно в зеркале страшной ночи      И беснуется и не хочет      Узнавать себя человек, —      А по набережной легендарной      Приближался не календарный —      Настоящий Двадцатый